Рапортов было много. Полковник Трофимов даже не предполагал, что в родной его армии столько ломают, теряют, столько списывают военной техники.

Он отсматривал рапорты и не мог решить, что ему делать — плакать или горько смеяться при ознакомлении с каждым новым фактом утраты военного имущества.

Солдаты артиллерийского батальона украли на стрельбах орудие, из которого только что стреляли. И продали его за флягу самогона в соседнюю деревню. Виновников кражи нашли по приметам — по опухшим от беспробудного трехдневного пьянства рожам. Допросив вдрызг пьяный орудийный расчет, вышли на покупателя. Но пока виновников нашли и пока вернули их в состояние, в котором они могли понимать, о чем их спрашивают, покупатель успел оттащить орудие кузню и что-то в нем по своему усмотрению поправить.

В итоге расчет пошел под трибунал, орудие — на списание.

Во время переправы через горную реку с сорванного потоком моста упали в воду и утонули три противотанковых орудия. Поиски упущенных орудий силами привлеченных водолазов ничего не дали, так как сильное течение протащило их на многие десятки метров вперед, туда, где берега приобретали вид отвесных, препятствующих проведению подъемных операций скал. Техническая операция по подъему утерянных орудий была отнесена на полгода. И еще на полгода. И забыта. Орудия — списаны.

На побережье Северного Ледовитого океана при разгрузке судна на припай затонули два танка, под тяжестью которых проломился прибрежный лед. Подъем их из-за чрезмерной глубины моря в данном районе и отсутствия соответствующего оборудования был признан нецелесообразным. Танки списаны.

Еще два танка сгорели во время лесного пожара.

И четыре при аналогичном происшествии в танковом парке.

Еще три орудия снесены лавиной при проведении учений в высокогорье.

Еще...

И еще...

И еще...

И целая пачка рапортов о брошенном в местах дислокации вооружении при оставлении их отводимыми в Россию частями. Из бывших республик отводимыми. Здесь счет шел уже на сотни единиц боевой техники и тяжелого вооружения.

Несколько рапортов о пожарах, утоплениях, кражах и оставлении в связи с невозможностью вывоза полковник отложил в сторону. По ним следовало разбираться особо. Не все в них было так ясно и однозначно как то пытались доказать кающиеся командиры частей.

По данным происшествиям полковник потребовал прислать в свое распоряжение дополнительные документы. И, получив, сел их изучать. Но не как окружной или иной вышестоящий начальник, подмахнувший рапорт о списании утраченной техники по причине симпатии и сочувствия к своему бывшему однокашнику по училищу, бывшему однополчанину или нынешнему партнеру по охоте. А как разведчик.

Танки сгорели в парке. Из-за пожара, возникшего в одном из боксов гаража. Согласно заключению комиссии, танки не подлежали восстановлению и были отправлены на переплавку в один из близрасположенных металлургических заводов.

В той же части буквально через несколько дней после пожара были списаны отработавшие свой ресурс бронетранспортеры. Наверное, заодно. Чтобы лишний раз бумаги в округе не оформлять.

Бумаги в порядке. Печати и подписи на местах.

Но почему суммарный вес полученного заводом из данной конкретной части металлолома не сходится с весом составляющей его техники? Если, к примеру, заглянуть в общевойсковые справочники и сложить конструктивную массу всех тех танков и БТРов. И сверить с заводской накладной. Отчего вес металлолома чуть не вдвое меньший?

И почему в данном конкретном случае списанные танки оформлялись не через спецчасть, заведующую утильным военным имуществом? А напрямую? Ради экономии времени и государственных средств? В свете новых экономических веяний?

И что из всего этого следует? Если подумать?

Из этого следует, что бумаге, где указан вид и состав металлолома, лучше не доверять. Лучше доверять самому металлолому, который, к сожалению, уже переплавлен на швейные иголки. И, как говорится, концы — даже лучше чем в воду. Концы — в огонь.

Или все-таки можно уцепить какую-нибудь ниточку? Если сильно постараться?

— Вызовите мне Симанчука! — распорядился полковник Трофимов.

— Разрешите доложить...

— Вот что, Симанчук, не в дружбу, а в службу, смотайся-ка ты на вот этот вот металлургический завод и выясни в техотделе и у рабочих, что они там переплавляли в ноябре прошлого года. И как это «что-то» выглядело...

— Есть!

Теперь следующий случай. Вопиющий случай. О безалаберности и злоупотреблениях в войсках.

Выполнившая свой интернациональный долг дивизия покидала давшую ей приют ближнезарубежную страну, которая по каким-то не вполне ясным причинам не смогла в полной мере обеспечить данную часть необходимыми ей железнодорожными платформами. В результате чего часть тяжелого вооружения была оставлена на месте, на ответственное хранение. И это было отображено в совместно написанном и подписанном акте.

Через несколько месяцев политическая ситуация в той стране изменилась, и о вывозе техники уже никто не помышлял. Техника была списана.

Тоже в принципе все понятно. И убедительно.

Кроме некоторых мелочей. Почему, например, были оставлены БМПэшки, но вывезены все до последнего автомобили? Которые на платформах занимают столько же места, что и боевые машины пехоты. Но гораздо меньше стоят, а главное, не являются оружием.

Грузоподъемность платформ не позволяла? Что же это тогда были за платформы? Деревянные? На скорую руку сколоченные из разобранных заборов?

Ладно, не будем цепляться по мелочам. Но пусть ответят организаторы ответственного хранения, почему были оставлены боеприпасы к той технике? Что, для них тоже подходящих по грузоподъемности платформ не нашлось? Для ящиков, которые способны поднять два человека.

Или те боеприпасы были оставлены, чтобы та техника могла стрелять?

Ну-ка, кто там подписался под актом приема-передачи? С одной стороны? И с другой стороны? Кто распорядился не принадлежащим им военным имуществом?

И какой, интересно знать, придет ответ, если, к примеру, послать туда запрос с уточнением фамилий и должностей лиц, указанных в акте?